Помнится мне, Рус, увидев мою аватарку, долго выспрашивал, чем занимаются маленькие орки. Что ж, настало время частично ответить на этот вопрос. 
1. Рассвет.
Пробив постоянные утренние облака над Элморой, лучи Адуна осветили вершины гор, покрывающих почти всю территорию, подчиненную оркам. Заиграли красно-розовым вечные льды на Зурре, длинные тени пролегли по всему плоскогорью. Звенящий горный воздух разбивался хрусталем в свете солнца. Вечный полусумрак на восточной стороны горы расчел тенями и бликами, создавалось ощущение, что она сделана не из камня, снега и льда, а из драгоценностей и золота, что добывают гномы севернее.
Груумш сощурился, глядя на светило, расстроено сплюнул вниз, и продолжил восхождение. Отец, сейчас поднимавшийся по северному склону, поставил условием окончание подъема на рассвете. Только то, что он сам мог еще не успеть подняться, заставляло юношу с прежним рвением цепляться за скалу, отыскивать малейшие неровности, распределять равномерно вес тела по всем конечностям и лезь. Лезть ввысь. Пальцы уже не стирались до крови, как было в детстве, все-таки пятнадцатый год пошел, а орки, как известно, начинают лазать по горам чуть ли не раньше, чем говорить. Гррумш подпрыгнул, ухватился за выступ и одним рывком выбросил тело на пару метров вверх. Сила в нем росла непропорционально возрасту. Отец расстроился, когда заметил это, но виду не подал. Он полностью забросил обучать молодых шаманов и сосредоточился на своем единственном сыне. Юнец даже сейчас пытался смотреть на мир, как отец, стараясь заметить, не говоря уже об "увидеть", энергетические жилы земли. Шаманы видели мир не так, как все. Для них окружение было наполнено энергией, вокруг все сверкало, переплеталось, жилы и связи появлялись и исчезали. Весь мир жил движением, он был пропитан радостью и печалью бытия. Ну, по крайней мере, так говорил отец.
Орк улыбнулся, поднимая себя выше. Он вспомнил, как отец провел над ним обряд посвящения духам. После этого действа ему должны были открыться внутренний мир энергии и видение шамана. Груумш пять дней пролежал в беспамятстве, а очнувшись в темной келье храма Паагрио, ни черта не увидел. Вокруг было темно и тепло. Вытесанная в скале лежанка была даже горячей и очень удобной. Тогда еще одиннадцатилетний, Груумш добыл себе свет своими руками, разбив двумя ударами обнаруженную в нише дверь. Прибежавший на шум жрец опешил и приказал выметаться из храма. Возвратиться туда ему так и не разрешили.
Груумш услышал стон и, мгновенно охватив взглядом скалу, нашел на ней относительно ровную площадку. Двумя прыжками, отчаянно балансируя на грани срыва вниз, он достиг ее и прижался всем телом к камню, еще наполненному ночной прохладой. Стон камней… Не все уроки отца прошли впустую. Юноша знал, что этот звук издавала гора, которой надоело держать его на своем теле, и ей необходим перерыв. Многие, не внявшие предупреждению, так и не дошли туда, куда стремились попасть, а иные и вовсе не вернулись. Орк лежал на камнях, распластавшись на них, тело и лицо покрылось испариной, хотя воздух на этой высоте никогда не избавлялся от холода ночи и зимы. Прошептав Слова Успокоения духа, Груумш рискнул оглядеться.
Несколько булыжников размером с упитанного гризли раскачивались над головой, словно раздумывали – а не кинуться ли им вниз и не раздавить ли дерзкого наглеца, осмелившегося нарушить покой и сон священного восточного склона Зурра? За последние сильные зимы камни раскрошились, из закаленных бойцов, какими их помнил орк, они превратились и сгорбленных старцев. Каменное крошево покрывало скалу у их основания, как легенды и сказки окутывают стариков. У самого огромного все тело пересекала глубокая узкая трещина. Ветер принес с близкой уже вершины горсть снега и, потеряв половину на повороте, швырнул ее в Груумша. Он с удовольствием растер снег ладонями и провел ими по лицу. Его зеленая физиономия уже утратила детскую припухлость, руки скользили по первым шрамам. Лишь взрослых татуировок так не хватало этому лицу.
-Что ж. Надо просто победить. Отец обещал, - пробормотал орк и поднялся на ноги. А ноги приросли к земле…
Цепляясь ниточками корней за суровый камень, склоняясь под малейших колебанием воздуха, на края площадки рос цветок. Небольшие, в форме треугольника, невзрачные лепестки серого волчьего цвета скрывали темно-коричневую сердцевину. Казалось, что они защищают ее от постороннего взора. Едва дыша, Груумш аккуратно подошел к растению, стараясь не потревожить камни под ногами, бесшумно извлек нож из-за пояса, постоял, вслушиваясь в окружающий мир, вой ветра и стон камней, и одним движением срезал цветок у самого корня. Подхватив свою добычу, он бросился бежать. Прочь, прочь отсюда, вверх по отвесной стене, быстрее, чем способно его тело!
Спустя несколько ударов сердца позади него раздался свист, еще через удар грохот, обжигающий жар и слепящий свет ударили его в спину, разрывая уши и кожу на спине. Полуоглохший, ослепленный юноша упорно лез вверх. Он чувствовал – жар становится сильнее, догоняет его, плавит снег и местами камень, отсекая путь назад. Это было уже не глупое пари, заключенное с отцом, это было стремление выжить. То, что догоняло Груумша, могло успеть раньше, чем он достигнет вершины. И тогда у бывшего верховного шамана уже не будет сына. И его сын знал, что произойдет, когда потянулся за ножом. Знал он и то, что эту пакость нельзя оставлять на священной горе. Пусть ценой будет жизнь, земли предков стоили этого.
«Испытание! Паагрио посылает мне испытание! Конечно!» - и орк удвоил усилия. Хватаясь двумя пальцами за выступ, он уже искал следующий. Ноги то и дело скользили по камню, все еще покрытому наледью, вниз летели сталкиваемые судорожными усилиями закрепиться мелкие камни. Груумш старался не думать, что произойдет, если его тренированные руки ошибутся, и он сорвется. На все воля Паагрио. Если тот захочет взять юношу себе, то так и будет. Это, конечно, не повод отказаться от борьбы, ведь орк еще жив. И как говорит отец – живым орк считается, если может дышать, а раз есть дыхание, есть и силы сражаться. И Груумш сражался.
Когда он перевалился на снежную площадку на вершине Зурра, жар стал уже невыносимым. На теле орка не осталось волос, его роскошная черная грива на голове превратилась в бледное воспоминание, а ноги покрылись волдырями; но он был жив. И его отец уже был здесь.
Горт бросился навстречу сыну. Резко остановился, увидев, что тот несет в руке. Ладони шамана мгновенно заплясали, помогая жестами голосу, выводящему одно из сложных песнопений-заклинаний. В воздухе перед ним вспыхнул небольшой костер, руки танцевали все быстрее, а голос звучал все громче. Груумш бросился в сторону, отвлекая существо, поднимающееся за ним. Он сунул цветок за пазуху и вынул нож. Отец допел, его голос оборвался на невыносимо высокой и разрывающей душу ноте, и орки стали готовиться к бою. Несколькими жестами Горт объяснил сыну свой план, и тот кивнул, показывая, что все понял, да и сам уже подумал об этом же. Губы шамана раздвинули сухая усмешка – для отца сын всегда остается ребенком, даже в пятнадцать лет. Хотя орочьи дети и быстро взрослеют.
Над краем площадки появились два рога, распространяя вокруг себя жар, обращая окружающий снег и лед в воду, и практически без паузы в пар. Воздух наполнился туманом, по оркам хлестнуло злое жгучее пламя, совсем не похожее на неистовый, но родной жар их огненного бога. Заклинание Горта уже полностью окутало отца и сына, и саламандра лишилась своего главного оружия – огня. Это безразличное ко всему живому пламя не причиняло вреда тем, кто находился под защитой Паагрио. Огромный размер, заостренные рога, пасть, полная зубов, да и хвост с шипами – всё, что осталось у чудовища. Оно было размером с дом, его ярко-алая чешуя контрастом била по коричнево-серому царству камня и грязного льда вокруг. «Она великолепна,» - вдруг подумалось Горту.
- Ну же, ящерица-переросток, иди сюда! Вот он, твой ненаглядный цветок, твоё поганое потомство! Иди сюда!
Саламандра взревела и бросилась на Груумша.
